История нотариата

Глава одиннадцатая
Документы каролингского периода

Мы говорили в главе пятой, что употребление папируса прекращается со второй половины седьмого столетия и лишь папская канцелярия находила возможным добывать его из Сицилии и пользоваться им впродолжении еще нескольких столетий*(690). Общеупотребительным материалом для письма в каролингскую эпоху был пергамент, разделявшийся на несколько сортов, смотря по коже животного и способу выделки. Лучшие сорта его выделывались в Италии. С IX столетия выделкой его стали заниматься и монахи. Обыкновенно только та сторона, на которой писали, была тщательно выполирована, но встречаются акты, в которых обе стороны отполированы. В это же время в некоторых местностях Италии употреблялась для письма бумага, выделывавшаяся из хлопчатника (charta bombycina, xylina или damascena), появившаяся на Востоке около 706 года, откуда и проникла в Италию. Сохранившиеся до нашего времени документы на этой бумаге не восходят выше XI столетия, а с XIII употребление ее прекращается.
Относительно формата документов этого периода нужно заметить, что строки располагались по большей части в направлении ширины пергаментного листа, который иногда со всех сторон обрезался под прямыми углами и представлял собою правильный параллелограмм*(691). До 800 года писцы употребляли особую схему для одинакового направления строк, так что они и начинались и оканчивались в равном расстоянии от полей. При Людовике вводится в употребление разлиновка пергамента посредством слепого грифеля в горизонтальном направлении с проведением иногда двух вертикальных линий для разграничения письма от полей*(692).
Господствующий шрифт у франков есть особенный так называемый каролингский курсив. Отличительный его характер - тонкость и продолговатость штрихов, изображающих буквы, близко примыкающих и, так сказать, теснящихся один к другому, но не переплетающихся между собой, как в табеллиональных документах*(693). В Италии господствует в это время лонгобардский шрифт, отличающийся от франкского большей раздельностью и некоторым изяществом в очертаниях*(694).
Графическую особенность документов, выходивших из рук императорских нотариусов, составлял особый продолговатый и крупный шрифт первой строки. Императоры Валентиниан и Валенс запретили всем государственным учреждениям употреблять тот же шрифт, каким писались императорские документы, вследствие чего эти последние резко обособлялись от других. Но внешняя форма каролингских императорских документов не отличается так резко, хотя и есть некоторые внешние признаки, исключительно принадлежавшие им, как, например, продолговатый шрифт в первой строке и в подписях, сопровождающих монограмму*(695). Обыкновенные нотариусы употребляли продолговатый шрифт для обозначения лишь отдельных слов или формул*(696).
В исследовании табеллиональных документов было замечено, что аббревиатуры и сиглы встречаются в них реже, нежели в документах последующего времени. И действительно акты каролингского периода изобилуют всякого рода сокращениями, сиглами и тиронскими знаками. Употребление их условливалось иногда внешними обстоятельствами. Ограниченный размер пергаментного листа принуждал употреблять сокращения в значительном числе*(697). Большею частью к ним прибегали в первой строке и есть документы, где в ней одной больше сокращений, нежели в остальных частях*(698). Иногда писцы употребляли аббревиатуры ради украшений и вносили в текст всевозможные фигуральные знаки*(699). Особенно этим отличаются документы времени Людовика Благочестивого и его преемников.
Все сокращения, употреблявшиеся в средние века, опираются на два главных основания: сиглы и тиронские знаки. Дальнейшее развитие употребления их состоит преимущественно в более частом и усложенном приложении тех самых правил, по которым формировались древнейшие сокращения. Чаще всего в каролингских документах встречаются следующие аббревиатуры: DS, DI. DO, DM.- Deus, Dei, Deo, Deum, DNS и DMS,- dominus; EPS - episcopus, IMPR - imperator, AUGS - Augustus, KLDS Kalendus. Реже мы встречаем сокращения в окончаниях слов, например: РАL,- Palatii; KAL,- Kalendus; NOM, nomine*(700). Впрочем, нотариусы королевских канцелярий не любили особенно размножать сокращения и придерживались в этом случае самых простейших форм, встречающихся в письменных памятниках предшествующих веков, тогда как в placita и других документах, писанных простыми нотариусами, аббревиатуры и сиглы изобилуют до крайней степени.
Для обозначения сокращений употреблялись особые знаки, которые или вообще указывали на присутствие сокращения, или по своей форме, более или менее определенной, давали понять, какие именно буквы выпущены. В первом случае в документах употреблялись: штрих в горизонтальном или диагональном направлении, или крючкообразная черта. Эти знаки встречаются главным образом в тех строках, где содержится обозначение времени написания документа. При сокращениях общеупотребительных мы встречаем знаки более или менее сложные, которые стоят обыкновенно над сокращенным словом, но встречаются и под словом*(701). Знаки, указывающие более или менее определенно, какие буквы именно выпущены, состояли первоначально из фигур, уподобляющихся выпущенной букве. Так, например, весьма часто встречающийся выпуск m в родительном падеже множественного числа обозначался змееобразным штрихом, напоминающим эту букву. Для окончания us, ur, er, употреблялись тиронские знаки. С конца восьмого столетия и они, подобно сиглам, изобилуют в документах. Встречаются целые акты, целые произведения, написанные тиронскими знаками*(702). Особенно обильны они в chartae pagenses*(703), a равно и в церковных документах*(704). В каролингский период мы встречаем тиронские знаки: а) в соединении с хризмами, b) в соединении со словами, означающими время написания документа; в этих знаках весьма часто повторяется то же, что уже изображено буквами и весьма редко содержатся новые указания*(705), с) в заключении так называемой formulae corroborationis, d) после знака в подписи канцлера или нотариуса. Чем глубже документ вдается в каролингскую эпоху, тем знаки эти многочисленнее, разнообразнее и сложнее, тем более отступлений в их очертаниях от правил предшествующего времени и тем труднее понимание их. Копп, посвятивший целую жизнь изучению тиронских знаков, несмотря на свою проницательность и, так сказать, мастерство в этом деле, в каролингских документах очень часто приходил к самым неудачным разгадкам смысла заключающихся в них тиронских знаков*(706).
До Карла Великого интерпунктация встречается довольно редко*(707). Лишь благодаря усилию Алкуина и школам, основанным при Карле, в документах последних годов его царствования и особенно времени Людовика мы встречаем целую систему интерпунктации, особенность которой состоит в том, что точки ставились обыкновенно на половинной высоте букв.
Язык документов этого времени представляет собой одну из форм развития sermo plebejus, проникшего в Галлию, как и в другие провинции, который, постоянно принимая в себя идиозмы всякого рода, вследствие повторявшегося смешения населения, преобразовался как в своей конструкции, так и в запасе слов. В половине VII столетия развились романские наречия. Но появление их вовсе не означает, чтобы sermo plebejus coвершенно исчез из употребления. Он сохранялся в документальном языке того времени, который находился в спокойном, неподвижном состоянии в то время, как в устах народа развивалось новое наречие, отдалявшееся от него все более и более. Источником этого документального языка, как было замечено выше, служили formulae Маркульфа. Хотя они дошли до нас в списках, которые на двести лет позднее его времени, но и по ним можно судить о первоначальном тексте особенно теперь, когда мы имеем в издании Розьера все варианты различных рукописей. В последние годы Карла со времени его знакомства с Италией документальный язык подвергается значительной реформе в смысле грамматической правильности и уменьшения варваризмов, но улучшения, появившиеся в это время, настолько незначительные, что дают себя чувствовать лишь при самом тщательном сличении с документами предшествующего.
Несколько указаний, почерпнутых нами из сборника Розьера и других*(708), достаточно, чтобы составить надлежащее понятие о латинском языке каролингских документов. Укажем прежде всего на изменения в гласных; и весьма часто употребляется вместо е: climenсiае*(709) oportit*(710), rigni*(711), dicirit*(712), postia*(713); и наоборот е вместо i: magnetudo, vise, fidilebus, veditur, mancaepammus, veretas*(714), evindaecatus*(715), fuet*(716); o вместо u: volomus, foturis*(717), или на оборот: succesures, urdene*(718); ae вместо е: possedissae, concessissae, aearum, aeciam*(719). Излишнее внесение гласных в слово есть также обыкновенное явление в каролингских документах: adescribetur, deescordia*(720). Тоже нужно сказать и о согласных например: occansionibus*(721), hutiletas*(722), hibidem*(723), hordine*(724). Часто встречается исчезновение букв и особенно h в итальянских документах, так например: aumentum, abere*(725). Нередко р переходит в b и на оборот например: obtimatum, obtatis, publicus*(726); v употребляется вместо b: devet, movilibus*(727), c переходит в g: sagrata*(728); 1, m, и t весьма часто удвоятся transtullet*(729), dibirimmus, iobemmus*(730), vedittur*(731).
В грамматическом отношении мы встречаем: а) смешение падежей и произвольную постановку одного вместо другого. Особым предпочтением пользуется в франкских документах винительный падеж; его мы находим там, где должен стоять именительный, например: аliquas causas*(732), annonas*(733), majorem*(734); родительный majorein*(735); дательный loca*(736); творительный incendium*(737), inspectas omnes preceptiones*(738). Иногда творительный падеж встречается вместо родительного, например: viro*(739); и винительного: villa*(740), ipso*(741); b) произвольный переход от одного из пяти латинских склонений в другое, так, например: basilici, monasthiriae*(742), fratro rum*(743), abbatorum*(744), patronis*(745) (именительный единственного); с) средний род имен существительных, кончающихся на um, переходит в мужской через замену m посредством s, например: vinus*(746), beneficius*(747); d) сочетание с прилагательным или местоимением являются в таком виде: illud quae*(748), villae qui, rem ipsa*(749); е) что касается до спряжений, то в них сравнительно менее неправильностей, хотя и встречаются, например, такие формы, как volemus*(750); f) предлоги весьма часто не управляют соответственными падежами, например: cum pares suos*(751), cum terras, vel prata*(752), ad eo placeta*(753), ab quaslibet causas*(754), per nostris oraculis, de dotem*(755). Чacxo один предлог стоит вместо другого, например: ad вместо ab: adipso abbate*(756), adhomene*(757). Предлоги: per, pro, prae употребляются один вместо другого*(758).
Вообще нужно заметить, что латинский язык времени первых каролингов ничем не отличается от предшествующего. Акты копируются один с другого по одним и тем формулам, вследствие чего в различных документах на одном и том же месте встречаются одни и те же искаженные выражения или целые фразы. Так, например, в очень многих дарственных в заключение встречаем: quatenus delectit ipsa congregatione pro nos domini misericordia exorari. Трудно объяснить себе, почему в одном и том же документе рядом с искаженными выражениями иногда стоят совершенно правильные; так, например: benificium и beneficius, terraturium, territurium и territorium; рядом с неправильной грамматической конструкцией совершенно правильная, например: contra rationes ordine и contra rationis ordinem*(759).
Некоторое улучшение в языке с 750 года сравнительно с предшествующим временем объясняется тем, что в нотариусы королевской канцелярии вступили в значительном числе лица из духовенства, которые если и не изучали латынь школьным образом, тем не менее привыкли через богослужебные и богословские книги к менее обезображенной речи*(760). С другой стороны, между канцлерами появляются люди образованные значительно более своих предшественников. Гитерий при Пипине и Магонарий при Карломане пишут ничем не лучше нотариусов меровингского времени, но Вигбальд, Радо, Гильдберт и Видолаик пишут несравненно правильнее, хотя и в их актах мы встречаемся с такими оборотами, как pro animae remedium и villa qui и т. п. Наконец с 780 года начинается переработка прежних формул, причем с изменением содержания изменялась и стилистическая сторона. Особенной переделке подверглись формулы для дарственных. Если мы сравним эти формулы у Маркульфа с дарственными времен, например, Радо, который был нотариусом и канцлером от 776 по 797 год, то не можем не заметить значительного улучшения латинской речи в смысле большей грамматической правильности и отсутствия варваризмов. Наконец более близкое знакомство с Италией Карла Великого, после того как он оценит значение образования и начал основывать школы, не могло не отразиться и на конструкции латинской речи в документах. В 781 году Павел дьякон, грамматик Петр Пизанский и Алкуин являются при его дворе, учреждают школы, которые прилежно посещаются самим королем. В состав преподавания входят: grammatica, cantus и arsnotaria*(761). Для желанного восстановления древней культуры и ее процветания изучение латинского языка естественно являлось первым и необходимым средством. В 796 году Алкуин основывает в турском монастыре Св. Мартина школу, которая быстро стала в цветущее положение. Независимо от научных трудов, порученных ему Карлом, как пересмотр латинского текста Библии, он позаботился об издании правил грамматики, которые несмотря на недостатки со стороны метода заключали все существенное для изучения латинского языка. Из этой-то школы распространялись знания и метод в основанные по образцу ее школы и монастыри и явилось целое поколение умевших говорить и писать правильной, хотя и простой латынью.
Впрочем, результаты изучения латинского языка обнаружились в рассматриваемой нами сфере вполне заметным образом лишь при Людовике Благочестивом. Судя потому, что двор Карла был сосредоточием научных стремлений эпохи, что долгое время при нем действовали замечательные ученые, должно бы было ожидать, что и канцелярский персонал примет участие в восстановлении лучшей латыни, тем более, что такие канцлеры, как Радо и Ерканбальд, являются друзьями науки и находятся в постоянных сношениях с Алкуином, но на самом деле мы видим не то: стиль и язык актов, выходящих из канцелярии Карла после 800 года, немногим лучше документов, появившихся около 780 года. Объяснять ли это тем, что ученики Алкуина еще не вошли в значительном числе в состав канцелярий и редакция актов было делом старых нотариусов, которые, не имея желания садиться на ученическую скамью и в зрелом возрасте изучать латинский язык школьным образом, рабски придерживались традиционных формул, так или иначе, но в целом прогресс оказался не особенно велик.
Более видные результаты забот Карла усматриваются в актах Людовика. В канцелярию вступили новые нотариусы, образованные под руководством Алкуина. Первым делом их была переработка в стилистическом отношении прежних формул. Если нет прямых указаний, кто именно из новых деятелей вел этот труд, тем не менее есть основание предполагать, что он производился под наблюдением и при непосредственном участии Фридугиза. Нельзя сказать, чтобы эти реформаторы создали нечто совершенно новое. Общее расположение всего текста документов, риторические части их и постоянно повторяющиеся в них мысли, стремление в торжественности выражения,- все это они удержали и передали последующим поколениям. Но внутри этих границ совершено ими весьма существенное преобразование. Лишенная всяких правил вульгарная латынь заменена настоящею латинскою речью, является простая и правильная конструкция. Несмотря на то, что только отдельные части текста подверглись обновлениям, весь корпус акта, если можно так выразиться, получил другой отпечаток*(762).
Но и в этой латыни мы находим множество германизмов. Сама грамматическая правильность далеко не абсолютна и в формулах и в документах, что, впрочем, вовсе не удивительно, если припомнить, что в литературном языке того времени часто встречаются отступления от самых элементарных правил грамматики. В новых формулах мы находим искажения, занесенные в них из старых, господствовавших до реформы, например: ut clericis delectet*(763), ut ipse et fratres delectet*(764) и т. п. вроде posedare, pro remedium, ex censum, cum fredos et bannos sibi concessos и т. д. Несмотря на это, язык актов времени Людовика Благочестивого считается довольно правильным, а в сравнении с документами предшествующей эпохи весьма правильным.
Стремление сохранить чистоту латинской речи при преемниках Людовика значительно охладевает. К концу IX столетия варваризмы снова в громадном числе наполняют документы того времени, особенно бургундские*(765).
Обратимся теперь к рассмотрению внутренней стороны нотариальных актов этой эпохи. Подобно табеллионам и scribae publici лонгобардского и вестготского государства, каролингские нотариусы составляли документы на основании ходячих формуляров. Сборник Маркульфа и здесь, как в императорской канцелярии, является основным руководством*(766). Но кроме него существовал длинный ряд формул, которые найдены в XVII и XVIII столетии большей частью в приложении к спискам бревиариума или капитуляриев. Они известны в науке главным образом по имени первых издателей их. Сюда принадлежат: a) formulae bignonianae, названные no имени первого издателя их Бигнония. (Paris, 1665 г.); они составляют дополнение к сборнику Маркульфа и называются <Appendix Marculfi>; b) balusianae, названные по имени Балюзия, известного издателя капитулярий*(767); с) andegavenses, найденная Мобильоном в прибавлении к манускрипту бревиариума*(768); goldastinae*(769); е) lindenbrongianae*(770); f) sirmondicae*(771).
Нет никакой возможности в каждом отдельном случае распознавать, на основании какой именно формулы составлен документ. Нотариусы каролингского периода гораздо свободнее относились к формулярам, нежели табеллионы. Они не только отступали от прототипа в размещении частей и в конструкции выражений, но иногда и переходили в одном и том же акте от одного формуляра к другому. Еще Маркульф замечает: sunt nonnulla negotia hominum tam in palatio quam in pago, quod scribere non queunt antequam invicem conferantur, et iuxta proposiciones vel responsiones eloquia eorum tunc scribantur et gesta*(772).
По своему происхождению эти формулы есть ничто иное, как переработка римских формуляров гальскими риторами и грамматиками с целью приспособить их к юридическим отношениям нового времени. Следы риторской обработки их слишком ясны в каждой формуле. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на первый том сборника Розьера. Табеллионы лишь в дарственных в пользу церкви и в завещаниях употребляли в виде пролога риторические рассуждения религиозно-нравственного содержания, теперь же почти в каждой формуле мы встречаемся с риторическими предисловиями, не имеющими никакой связи с содержанием акта. Так мы видим их в формулах купчих (Rozierе N 272: ille non perdit, qui se aptificante ex pretio in conpensu recipit. Igitur ego etc. или Roziere N 268: licet empti vinditique contractus sola pretii adnumerationem et regi ipsius traditione consistat, hoc tabularum aliorumque docimentorum ad hoc tantum interponatur instructio, ut fides rei facti et viris ratio conprobetur), в актах отпущения рабов на волю и т.п*(773). Наконец, сам склад формул, их торжественный тон, искусственность и напыщенность выражений, ясно показывают, что они вышли из-под руки галльских риторов, распространявших их между франкскими нотариусами, для которых при незнании документального языка они были единственным руководителем. С изменением юридического быта и возникновением новых правовых отношений они перерабатывались или создавались вновь, как в императорской канцелярии, так и в монастырских школах, особенно в школе монастыря Св. Мартина Турского.
Основные формулы, выражающие содержание юридической сделки, которые мы видели у равенских табеллионов, буквально повторяются и в актах каролингского периода. Во всех без исключения купчих, например, мы встречаем табеллиональную формулу: constat me vendidisse et ita vendidi N. N. и т. д.*(774); в дарственных - ту же формулу dono et trado, иногда с прибавлением transfundo вместо употреблявшегося табеллионами transcribo*(775); в завещаниях - буквальное повторение табеллиональной формулы: sana mente integroque consilio hoc testamentum meum condidi etc*(776). Это тождество франкских формул с табеллиональными, свидетельствует об общем происхождении их, о том, что они точно так же были восприняты в римских формулярах, но переработаны только сообразно новому порядку правовых отношений после франкского завоевания.
Значение их для правовой культуры весьма велико. Посредством их римское право проникало в практическую жизнь Западной Европы; они проводили в нее целые институты этого права, примиряли их в известных пунктах с требованиями национальных кодексов и были таким образом главным средством романизации германских племен. Вскрыть в них положения римского права и подвести к определенному итогу выходит за пределы нашей задачи и может составлять глубоко интересную тему для отдельного исследования в области истории усвоения римского права. Мы ограничимся указанием только некоторых и притом наиболее очевидных проявлений в них римского права. С ними входит в правовую жизнь новых народов: а) судебное совершение и вскрытие завещаний*(777); b) дарения ante nuptias*(778), mortis causa*(779) и inter liberos*(780); судебная инсинуация дарений*(781); с) необходимое наследование кровных родственников*(782); d) наследование незаконнорожденными детьми всего имущества отца при отсутствии законных детей*(783); е) вознаграждение покупщика продавцом в размере двойной цены, если проданная вещь будет изъята из его владения третьим лицом*(784); f) гарантия со стороны продавца раба, что он не вор, не беглый и не больной*(785); g) освобождение рабов в церкви*(786); h) предоставление освобожденному полных прав свободнорожденного человека (ingenui) пo желанию господина*(787); и) усыновление посредством судебного протокола*(788). Указывая именно на эти постановления римского права в формулах, мы имели в виду то весьма важное обстоятельство, что почти все они встречаются в капитуляриях и посредством их становятся определениями общего права империи, обязательными для всего ее населения*(789).
Принадлежности внутренней стороны документов, о которых мы говорили при исследовании табеллионата, сохраняются не прикосновенно и в актах каролингского периода с присоединением еще новой формы - утверждения печатью.
Воззвание к Богу и в настоящий период составляет необходимое начало каждого документа. Как видно из сборника Розьера, нет ни одной формулы, в которой бы не заключалось его. По большей части оно соединяется со значением имен контрагентов: ego N. N. in Dei nomine*(790), иногда же in Christi nomine ego N. N.*(791). Документы, выходившие из императорской и королевской канцелярий, отличаются более сложной формулой воззвания. В них мы встречаем или: in nomine sanctae et individuae Trinitatis*(792), или in nomine Dei et Domini nostri Iesu Christi*(793). В завещаниях употребительная формула есть: regnante in perpetuum domino nostro Iesu Christo. Воззвание весьма часто изображалось посредством хризмы, с которой соединялось и словесное его выражение*(794).
Означение времени написания документа по требованию положительного закона должно необходимо присутствовать в каждом акте. По постановлению Лотаря I, документ, не заключающий его, лишается всякого юридического значения (nullam habeat vigorem). В итальянских актах означение времени написания следует тотчас за воззванием в формуле установленной XLVII новеллой: regnante domino nostro и т. д., тогда как во франкских документах, как видно из сборника Розьера, оно находится в самом конце (за исключением двух формул для завещаний и одной формулы акта отпущения на волю)*(795) и даже соединяется иногда с формулой подписи нотариуса. Так, например, в формуле N. 199 мы читаем: Ego itaque ille, anno illo illius regis Francorum, mense illo, die illa, sub comite illo, scripsi et subscripsi.
В подробностях внутренней конструкции мы встречаем также весьма много общего с актами табеллионов. He только в завещаниях, но и купчих, дарственных и других актах мы постоянно находим указания на правоспособность и дееспособность контрагентов*(796); в сделках по имуществу вообще - подробное означение его состава и стоимости, а при продаже или дарении недвижимой собственности, указание границ, угодий, принадлежностей и т. п.: res proprietatis meae, in loco nunccupante illo et illo, sitas in termino illo cum terris domibus, aedificiis, accolabus, mancipiis, libertis, veneis, silvis, pratis, pascuis, aquis aquarumve decursibus etc*(797). Кроме того, во всех купчих встречается упоминание о получении продавцом цены имущества*(798). Присяга, как средство обеспечения исполнения по договору, встречается теперь весьма редко; ее заменяет штраф, количество которого определяется по усмотрению контрагентов (auri aut argenti libras tantas)*(799). Обязательство возвратить покупщику двойную цену имущества в случае изъятия оного из его владения составляет также обыкновенную принадлежность купчих настоящего периода.
Подпись лиц, выдающих документ, делается или собственноручно в формуле: ego N. N. manu mea subscripsi или manu propria subscripsi*(800), или, при неграмотности оно ставит знак креста, а нотариус делает подле него замечание, кому принадлежит он и по какой причине поставлен (propter infirmitatem corporis или litterarum ignorantiam)*(801). Весьма нередко встречается, что в подписи документа участвуют и ближайшие родственники*(802) лица, выдающего его. Так на актах, совершаемых замужнею женщиною, почти всегда встречаем подпись мужа, заключающую в себе выражение его согласия на совершение акта. В двусторонних договорах подписываются не обе стороны, но, например, в купчих - всегда только продавец, или вообще лицо, принимающее на себя более тяжелое обязательство*(803).
Присутствие свидетелей при совершении документа безусловно требуется положительным законом этой эпохи. Мы видели в предшествующем отделе, что национальные кодексы требуют участия свидетелей не только при переходе недвижимой собственности путем купли или дарения, но и при каждом удовлетворении по обязательству*(804), определяя в то же время и число их*(805). Капитулярии также безусловно требуют свидетелей при юридических сделках. По капитулярию 803 года (Саpit. V) никто не должен заключать сделки ночью, sed in die coram omnibus et coram testibus unusquisque suum negotium exerceat. По закону Лотаря I, если контрагенты не могут явиться в народное собрание, то нотариусы должны отправляться к ним на дом et secundum legem instrumenta chartarum scribant et a testibus roborentur*(806). Свидетели должны быть: a) мужского пола и не моложе пятнадцати лет*(807); b) свободные (boni homines)*(808); c) лица, не опороченные по суду и не утратившие гражданской чести*(809); d) известные как нотариусу, так и контрагентам; стороны должны были сами избирать и приводить свидетелей, на что весьма часто указывалось в акте (так в дарственной записи Ансельма, графа веронского, монастырю Св. Силевестра 911 года мы читаем: et testes a merogatos obtuli ad roborandum*(810); e) принадлежащие к одной нации с выдающим акт и живущие по одному с ним закону (qui eadem lege vivunt). Впрочем, допускались и чужестранцы, если не было налицо свидетелей одной национальности с контрагентами*(811). В главе шестой Капитулярия 819 года мы находим постановление, что если не имеется свидетелей той же национальности, то контрагенты могут приглашать лучших людей из другой (tunc de aliis quales meliores sibi in venire possint)*(812). В подписях под актом эти свидетели постоянно означают, по какому праву живут они*(813).
Относительно числа их особенно в документах по договорам не установилось никакого определенного правила. Как видно из совокупности актов этого времени, оно колеблется между двумя и тринадцатью*(814). Это объясняется, с одной стороны, господством национальных кодексов с их разнообразными определениями о числе свидетелей, с другой - установившимся в то время воззрением, что чем более лиц присутствует при совершении договора, тем более он обеспечен от нарушения и тем легче доказательство его существования на суде, основывающееся главным образом на свидетельских показаниях, что естественно вызывало в контрагентах стремление привести к нотариусу большее число свидетелей, нежели сколько требовалось их по национальному праву*(815). Только с этой точки зрения можно объяснить себе то явление, что на документах одного времени, одного и того же содержания, число свидетелей от двух доходит до семи, восьми, девяти и даже тринадцати. В числе их при завещаниях встречается более однообразия; оно всегда состоит из семи или пяти, если принять в соображение, что иногда считались только присутствующие свидетели, иногда только подписывающие и что сам нотариус иногда входил в число свидетелей, иногда нет. Савиньи видит здесь влияние римского права и объясняет присутствие в документах то пяти то семи свидетелей недостатком ясного различия в ту эпоху между кодициллом и тестаментом*(816). В подписи их весьма редко означается в это время содержание сделки и другие указания, относящиеся к совершению договора, что мы постоянно встречали у равенских табеллионов. Лишь в немногих купчих упоминается о передаче продавцу покупной цены имущества*(817), по большей же части находится имя свидетеля и его rogatio co стороны контрагентов.
За подписью сторон и свидетелей следует подпись нотариуса, совершавшего акт. Отсутствие закона, определяющего формулу нотариальной подписи, давало полный простор для произвола в ее конструкции. У итальянских нотариусов, особенно в средней Италии, употребительнейшей формулой было <complevi et dedi>, которую мы видели в лонгобардский период, у франкских нотариусов, как видно из сборника Розьера*(818), <scripsi et subscripsi>. У нотариусов Равенны и некоторых других городов средней Италии удерживалась еще старая табеллиональная формула <complevi et absolvi>. Выражение complevi в подписи итальянских нотариусов бесспорно указывает на существование прежнего порядка предварительного изложения акта в scheda, но существовал ли он и у франкских нотариусов? Мы имеем прямые свидетельства относительно употребления scheda в императорской канцелярии. Так о Людовике Благочестивом известно, что он ut cautius scriptura communiretur, praecipit primitus tantummodo dictatam et in aliqua scheda conscriptam sibi praesentari. Et cum ille causam comprobaret, tunc demum cancellario praecepit in legitimis cartis conscribere*(819). Вероятно, что и простые нотариусы придерживались этого порядка, так как он требовался прежде всего необходимостью выяснить наперед как существо сделки, так и желания сторон относительно взаимных правоопределений, хотя, может быть, предварительного прочтения его сторонам и утверждения их согласием, как это было в практике равенских табеллионов, теперь уже не существовало.
Монограммы в этот период остаются пока принадлежностью только документов императорских, королевских, герцогских и маркграфских. С XI века они начинают появляться в нотариальных актах простых лиц, а в XIII составляют общую их принадлежность.
Печать, как средство удостоверения документов, употребляется только для актов, которые совершены на placita. Нет никакого сомнения, что право употребления ее сообщаемо было notarii electi от императора вместе с авторизацией, ибо хотя печати на актах этого времени большей частью утрачены, но из указаний некоторых документов мы можем заключить, что это не были их именные печати*(820). Известно, что при Карле Великом существовала особая судебная печать, прилагавшаяся и к документам на placita*(821). С XI столетия итальянские нотариусы употребляют печать на всех документах, ими совершаемых, не судебную, а свою собственную.